Дженет Каган

Революция щелкунчиков

Мэри Тедескова для бодрости включила сюиту из «Щелкунчика» на полную громкость и — поскольку резала по дереву — время от времени дирижировала ножом. Тут кто-то из местных просунул морду в ее кабинет. Она убавила звук до еле слышного шепота и отворила дверь. Конечно, это был Тейтеп. Проведя почти год на Празднестве (таков буквальный перевод названия этой планеты), она все еще затруднялась различать празов по их внешности, и три белые иглы на «воротнике» Тейтепа сделали его первой настоящей личностью для Мэри.

— Доброе утро, Тейтеп. Могу я что-нибудь для вас сделать?

— Поделиться? — спросил Тейтеп.

— Конечно. Может быть, убавить звук?

Мэри знала, что сюита из «Щелкунчика» так же чужда аборигену, как треск и скрежет здешней музыки — землянину. Она попривыкла к отдельным элементам их искусства, но было неизвестно, испытывает ли Тейтеп то же самое в отношении Чайковского.

— Пожалуйста, оставьте включенным, — попросил он. — Всю неделю вы проигрываете одно и то же — я прав? А сейчас помахивали ножом в такт. Вы поделитесь причиной?

Она поняла, что действительно включала запись каждый день.

— Попробую объяснить. Это немного глупо и не должно считаться характерным для всех людей. Только для Мэри.

— Понял. — Он поднялся на табурет с откидной подножкой [1] , который Мэри кое-как соорудила в свой первый месяц на Празднестве, удобно уселся по-собачьи и приготовился слушать. В покое странные иглы, покрывавшие его шею и хвост, выглядели как украшения. По меркам аборигенов Тейтеп был красивым мужчиной.

Поскольку празы — четвероногие, от человеческих стульев для них мало проку. Табурет был удобней: Тейтеп мог лежать на его широкой верхней платформе и мог сидеть на подножке; в обоих случаях его глаза оказывались на уровне глаз Мэри. В посольстве это новшество так понравилось, что местным ремесленникам немедля заказали по нескольку табуретов для каждого помещения.

Тем временем Мэри продолжала «лекцию».

— Вы замечали, Тейтеп, что чем дальше от дома, тем дороже воспоминания о нем?

— Да. — Он достал из сумки кусочек сладкого дерева и, казалось, принялся его изучать. — А я и не думал, как важны для вас традиции!

Вы действительно очень далеко от дома. Примерно тридцать световых лет, разве не так? — Он вгрызся в дерево, срезав тонкую витую стружку углом переднего зуба, острого, как бритва. Проглотил стружку и распорядился: — Пожалуйста, продолжайте.

Его властность всегда гипнотизировала Мэри. Она повиновалась:

— В традициях моей семьи, моего народа отмечать церковный праздник, называемый Рождеством.

Абориген проглотил еще одну стружку и повторил:

— Рождество.

— Для некоторых людей Рождество — религиозный праздник, и только. Для моей семьи это... поворот времен года. Только мы с Эсперанцей не можем договориться по поводу даты — ее домашний календарь отличается от моего; однако мы согласились, что раз в год надо отмечать Рождество. Затем, поскольку это праздник солнцестояния я спросила Мухмета, какой на вашей планете самый короткий день в году. Он сказал, что тамемб-нап-охд. Так что я решила отмечать канун Рождества в тамемб-нап-охд, а Рождество — в темемб-нап-чорр.

— Значит, Рождество — это возрождение? Пробуждение?

— Да, примерно так. Обновление.

— У нас Пробуждение как раз в темемб-нап-чорр. Мэри кивнула ему и добавила:

— Как у многих народов. В общем, я заявила, что хочу праздновать, и многие из посольства со мной согласились. Теперь мы пытаемся найти то, что символизирует Рождество. А музыка, которую вы слышите, ассоциируется с Рождеством. Я ее включаю потому... потому что она дает мне чувство скорого Пробуждения.

Тейтеп теперь перешел к тонкой отделке, и Мэри увидела, что кусочек дерева превратился в пару томметов, исполняющих свадебный танец — персонал посольства прозвал томметов «псевдокроликами» за бурный темперамент. Тейтеп с удовольствием потрещал иглами, передал скульптуру Мэри и принялся разглядывать, как она вертит вещичку так и эдак, восхищаясь искусной работой.

— Вы не уловили юмора, — сказал он наконец.

— Боюсь, что нет, Тейтеп. Можете поделиться этим?

— Посмотрите внимательно на их зубы.

Мэри посмотрела и до нее дошел смысл шутки. Этих томметов наделили явно чужими зубами. Такими, какими работал сам Тейтеп. Несомненно, поговорка «ерзать, как томметы» была излюбленной шуткой на Празднестве.

— Это подарок для Хейпет и Ачинто. У них шестеро детей! Появление четверых близнецов считалось обычным делом, но рождений было мало и случались они редко. Пара, дважды в жизни имевшая потомство, признавалась необыкновенно удачливой.

— Поздравьте их от меня, если сочтете уместным, — сказала Мэри. — Будет ли правильно, если посольство пошлет им подарок?

— Весьма желательно. Хейпет и Ачинто будут нуждаться в помощи, чтобы прокормить эту ораву.

— Не поможете ли мне советом? Одни вещи дают детям возможность расти здоровыми и сильными, а другие еще и доставляют им удовольствие.

— Буду рад. Мы отправимся на рынок или в лес?

— Давайте пойдем и нарубим деревяшек сами, Тейтеп. Я слишком долго сидела за столом. Не мешает размяться.

Мэри встала, абориген спрятал готовую работу в сумку, соскочил с табурета и спросил:

— А вы расскажете мне о Рождестве, пока мы работаем? Вы сумеете говорить и рубить одновременно?

Женщина ухмыльнулась.

— Идет! А вы поможете мне выбрать дерево, которое выполнит роль рождественского.

Они неторопливо прошлись по узким мощеным улочкам. Мэри поведала Тейтепу о рождественских обычаях, и ее ожидания очень скоро оправдались. Тейтеп предложил зайти к Киллим, стеклодуву, и сделать заказ на шарики-украшения для рождественского дерева. Киллим удивилась: она никогда не сталкивалась со стеклянными украшениями.

— Она говорит, — пояснил Тейтеп, когда Мэри не поняла нескольких слов из ее ответа, — что приготовит образцы, и вы зайдете на демеб-оп-чорр, чтобы выбрать наиболее подходящие.

Мэри кивнула. Тут она услышала за своей спиной писк. Землянка обернулась. Халемтат приказал остричь еще одного из своих подданных — Мэри ясно разглядела это, прежде чем абориген успел отскочить от двери и скрыться из виду.

— О Боже, — воскликнула она. — Еще один!

За год пребывания на планете Празднество Мэри успела насчитать не меньше пятидесяти остриженных. Сейчас сомнений не оставалось: она видела кого-то нового — тупые концы игл были блестящие, свежие.

— Кто на этот раз, Тейтеп?

Он наклонил голову от стыда и проговорил:

— Чорниэн.

На этот раз Мэри не смогла сдержаться.

— За что? — спросила она и услышала в своем голосе непрофессиональную воинственность.

— За слова, которые я не осмелюсь повторить даже на вашем языке, — ответил Тейтеп.

Мэри глубоко вздохнула.

— Простите мою бестактность. — Надлежало не показывать своего интереса, щадя стыдливость Чорниэна. — Помолчав, она громко, уже не беспокоясь о профессиональной этике, произнесла: — Стыдно должно быть Халемтату, а не Чорниэну!

Глаза Тейтепа расширились, и Мэри поняла, что зашла чересчур далеко. Она вежливо поблагодарила стеклодува на местном языке и обещала прийти на демеб-оп-чорр, чтобы посмотреть на образчики. Едва они вышли, за их спинами послышался дробный топот: Чорниэн вбежал в лавку так быстро и незаметно, как мог. Мэри сжала губы и, не оглядываясь, двинулась за своим провожатым.

Наконец они добрались до общественного леса. Стараясь говорить ровным тоном, Мэри спросила Тейтепа о незнакомом дереве.

— Это хьюп. Очень хорош для резьбы, но не слишком пригоден в пищу. — Он подумал и добавил: — Кажется, я неверно изложил. Аромат очень привлекателен, но пищевая ценность до обидного низка. Однако растет изумительно, так что пользуется неоправданной популярностью на планете.